Разбирал старую почту, в очередной раз наткнулся на эти дурацкие письма.
Более двоякие чувства у меня, пожалуй, вызывает только родной отец: смесь нерастраченной детской любви и остервенелой, неистовой злобы. Отец меня любит, но, так уж вышло, что мы в натянутых отношениях. Было время, когда я мог прилюдно заявить, что отца у меня нет - из чувства протеста всему тому, что творилось в моем доме. Был дурак, признаю, потому что все же сохранил нежность к тому человеку, кем он был лет эдак десять назад, и это искренняя дочерняя любовь. Но пока простить его полностью так и не его смог.
А с субъектом, чьи письма я регулярно нахожу, разбирая старый электронный ящик, мой мозг сбоит. В смысле, он, мозг, делает все правильно: он испытывает примерно те же дочерние чувства и пребывает исполненным благодарности за все, что этот человек для меня сделал. Как и должно быть. Только вот это не те эмоции, которых от меня ждет человек, который меня якобы любит. Который мне пишет об этом. Который просит меня писать ему в ответ. А я не знаю, как писать. И как читать - порой не знаю тоже. Хоть на стену лезь и в сингулярность сворачивайся.

Дома меня ждет второе письмо от отца из Шолы, и это пока единственный человек, с кем я согласен мириться и налаживать контакт заново. Потому что это нужно - и ему, и мне. Двадцать лет, пора поговорить, как взрослые люди.
А на письма из почты я отвечать не буду. Не для того молчал пять месяцев с последней встречи и избегал ставить whatsapp. Ой, не для того.

@темы: Хьюстон, у нас проблемы, hello my dear friend, еретики сожгли инквизицию, Ваш кенар самоубился через котосъедение

---

Аригато, мама-сан. Я больше не могу. Нельзя так.
Спамил Марине Колином Фертом разных лет, сгорел сам. Марина ушла в оффлайн на десять минут - упорол Марго. Марго вспомнила про Лондон и британцев. Мы вспомнили последовательно кучу фильмов, мне сильно расширили список фильмов на маст-воч, отодвинули горизонт сознания и здравого смысла. Бешено хочу снова в Лондон, теперь уже не только с Ариной, но и прихватив с собой Марину и Марго. Благо династии, ай, гори-полыхай. На кухне Холопцев невпопад орет "Ничего на свете лучше нету", "чем поджарить эльфа, как котлету" - продолжает мой мозг.
Я не знаю, как дальше жить.

Думал про переезд сюда на ПМЖ (очень хочу, правда; горю этой идеей уже третий месяц... или четвертый), убоялся зла того, что не смогу так же гореть с местным населением. Потому что не родной язык, чужой менталитет, и да, финны могут красить волосы в немыслимые цвета и ходить в чем попало, но они не могут так шумно и весело полыхать по всему тому, где полыхаем мы. Во всяком случае, я такого не видел и не слышал.
Утешает одно: Тимур вроде как читает фанфики на финском. Значит, их и тут пишут, надо только найти правильных людей.

Я был запутанный в ветках, жил буксуя в слезах
Но линия горизонта в моих глазах
Благо династии, ай гори-полыхай
Я иду с деревянным клинком
Я скажу тебе: "Хай-хай-хай"

Аригато, мама-сан,
Никто, нигде и ничей
Весенний ветер,
Девяносто дней и девяносто ночей
Весенний ветер,
Сорок раз по девяносто дней и девяносто ночей...

(Аквариум)

@темы: мои лучшие, hello my dear friend, из жизни шиппера, мои карманные монстры, Finnish tales

---

Сохраняю себе статью, чтобы не потерять. Вечно актуальная тема для меня.

Когда травматик «размораживается» в терапии, когда отступают его защиты – в первую очередь, идеализация родительских фигур и своего детства, когда он, наконец, начинает осознавать: то, что с ним случилось – это не следствие его плохости и вины, а следствие не-эмпатичного обращения с ним,
он переживает горе.
То самое горе, от которого он прятался, которое ему трудно было признать – что психологически он – сирота.

Что ничего уже не изменить, новое детство не обеспечить, а полученные в прошлом травмы - по факту формируют его нынешнюю жизнь, и выйти из них усилием воли невозможно.
Одновременно травматик начинает четко идентифицировать свою «голодную» потребность – в ответственном, заботливом, сильном взрослом, сильном родителе, на которого можно было бы опереться.
Находясь в постоянном поиске такой фигуры, опираясь на свои «антиродительские» критерии, он непременно ее находит – и начинает ее идеализировать.

Этот найденный человек может, к примеру, проявлять свои чувства в отличие от эмоционально закрытых родителей, которые чувства скрывали, или он умеет слушать, или кажется решительным, ответственным – опять же, в отличие от родителей, и т.п.

Чаще всего такой фигурой становится новый партнер, но не только. Идеализироваться может начальник, старшие сотрудники или друзья, врачи, другие чиновники.
Бессознательно от наделенного «взрослостью» ожидается желательное поведение по отношению к травматику, а именно – терпение, эмпатия, ответственность за свои действия и чувства, способность прояснять проблемы во взаимоотношениях, не вываливаясь в защиты.
Так, незаметно, происходит перенос внутренней потребности вовне, на другого человека…

...Увы, разочарование неизбежно.
Несмотря на идеализированное ожидание «взрослости»,
очень скоро, при первых же возникших трудностях,
реальные люди – возлюбленные, чиновники, всевозможные авторитеты оказываются …. обыкновенными травматиками.
Которые имеют свои уязвимости, прячутся за защитами, боятся быть искренними, или же не выдерживают прояснений, открытых вопросов, а зачастую попросту не врубаются: что же это такое – территория под названием «партнерские отношения»?

Реальные люди (которые, в отличие от нас - не в терапии) - теряются или даже пугаются: как взаимодействовать с выражением чувств и открытым предъявлением другим человеком своих потребностей?
Как найти место рядом с ним – заявляющим о своих правах и границах?
Ведь многие "обычные" люди боятся даже говорить от своего имени, не умеют произносить «Я», или же считают естественные для нас прояснения «выяснением отношений», которых нужно избегать?

….У травматика начинается новая полоса разочарований.
Тех, кого он «наделил» взрослостью и ответственностью – тоже оказываются напуганными, совсем не взрослыми - детьми.
Где же найти человека, на которого можно опереться?

….После энного количества попыток найти-таки себе взрослую фигуру (обычно - 3-5 лет терапии),
пережив серию болезненных разочарований, крушения надежд, перенеся боль ре-травмы, травматик медленно, но верно приходит к освободительному выводу: он взрослее многих из тех, кто его окружает.

Это он сам - способен удерживаться в отношениях, даже если в них возникают трудности из разряда «снова попали в травму», он осознает свои защиты, опирается на открытость в отношениях,
Он сам способен прояснять неясности, теневые стороны отношений,
И он сам может брать ответственность за свои чувства и действия…
…………………………………

Постепенно его покидает тоска по взрослой фигуре, по партнеру, который возьмет на себя часть его ноши.

Приходит осознание: Я сам – достойный партнер.
Я лучше всех позабочусь о себе, помогу и поддержу. И смогу поддержать подходящего мне партнера.

Еще через какое-то время сходят на «нет» привычные идеализации других людей, и травматик все больше видит реальных, настоящих, совсем не идеальных женщин и мужчин - со всеми их «слабостями» и достоинствами. И не рушится от этого.

Опираясь на принятие себя, подлеченный травматик выбирает «своего» партнера, с которым ему хотелось бы развивать отношения.

(Вероника Хлебова)

@темы: нас невозможно сбить с Пути, дикий перепост, мои карманные монстры, не вижу смысла про это врать

---

04.05.2015 в 21:43

Милая  eliah.jan разрешила мне перенести эту красоту в свой дневник. Как-то так получается, что с ней Дорогое Мироздание разговаривает через людей и Лондон, а со мной все чаще - через ее дневник.
Запись переношу, чтобы перечитывать самой, но если вдруг кому нужно такое сообщение от ДМ - считайте, что оно до вас добралось. Вот прямо сейчас.

Не устаю поражаться тому, как Дорогое Мироздание умеет отвечать на мои вопросы именно тогда, когда мне больше всего нужны ответы. Не устаю изумляться и очаровываться тому, насколько я благословлена людьми - случайными, но такими наполненными и... другими.
Находиться в другой стране, в отрыве от близких людей, которым можно позвонить посреди ночи, прийти, положить голову на плечо и сказать - слушай, мне так страшно, я не знаю, что я делаю, зачем и как это всё будет, - очень тяжело. Так почти невыносимо тяжело, что пропадает сон, аппетит и покой.
Страшно бывает всегда, но не хватает именно этого - понимания того, что тебе есть кому позвонить среди ночи, что ты действительно не один.
А потом случайные встречи и случайные связи вскрывают целую бездну, водоворот всего внутри, чему ты думал, давно положен конец.
И не находишь себе места, потому что столько вопросов, господи, как много вопросов, и решать их приходиться самостоятельно, самых тяжелых вопросов, о себе, о собственной честности, собственных желаниях, своем месте.
А Дорогое Мироздание смотрит на тебя, ведет тебя знакомой дорогой в знакомое место, и подводит к тебе совершенно чужого человека, который в мимолетном разговоре отвечает на все твои вопросы, даже те, которые ты боялся задать самому себе.
Оно словно целует тебя в лоб и говорит: дурочка, хорошая, всё будет прекрасно. Всё уже прекрасно. Посмотри вокруг.
И я смотрю вокруг, и вижу как на крошечной церковной площади маленький духовой оркестр в цветных кафтанах играет Нирвану. Вокруг собираются люди, весёлые, смеющиеся, и они танцуют, боже, как они танцуют.
И я танцую вместе с ними, я смотрю на них из окна, рядом со мной другие люди, но внутри я танцую.
Именно тогда я начинаю видеть очень ясно.
А получая прощальное объятие, я чувствую шепот Мироздания в запахе чужих волос: видишь, всё хорошо. Я всегда с тобой. Я пронизанная солнцем волна. Ты пронизанная солнцем волна.
Я всегда.
Ты всегда.
Мы.

@темы: нас невозможно сбить с Пути, дикий перепост

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

У меня период какой-то очень бредбересвкий в жизни, если такие бывают.
Период обостренного чувствования, виденья и много чего еще, что за рамками "я могу вам это объяснить так, чтобы вы поняли". Просто в какой-то момент меня отпустило - или сорвало, как знать, - и начались планы. Планы о том, какими живыми мы будем когда-нибудь, летом, какими яркими будут звезды, и как к ним, туда, вверх, будут улетать искры от костров по вечерам, а по утрам - пыль от выбиваемых после зимней спячки ковров и матрацев. Как вкусно будет готовить по утрам завтраки на этой небольшой кухне. Как спокойно будет сходить утром с крыльца на влажную от росы траву. Это что-то сильное, этническое, вырывающееся с легкими облачками теплого воздуха изнутри - в летнюю тишину. Сильное и спокойное.

А пока раз или два в неделю я приезжаю в кафе в другой части города и с книжкой в руках жду. С какой-то необратимой уверенностью, что это - последнее в этой беготне, что осталось важным. И этот человек, после встреч с которым от меня пахнет табачным дымом - каким-то непостижимым образом держит меня на плаву. Или топит. Я не знаю, я давно перестала понимать, где кончается одно, а где начинается другое. Царственные и умиротворенные, вересковые пустоши таят в себе призраки давних битв и сражений, а под землей - там, глубоко, - предки спят и видят свои неспокойные сны.
Одно я знаю наверняка: свобода начинается там, где выключены телефоны и нет никаких проводов. Где есть только ты и то, что ты делаешь своими руками.
Где можно сходить в магазинчик, что за две улочки, и купить мороженого и яблок. А потом собрать в рюкзак все необходимое и уехать на взятом у кого-то велосипеде - далеко-далеко.

Я живу маревом видений, где будет нагретая за день летним солнцем крыша, россыпь звезд в безоблачном небе, и время, где история начнется сначала.

И будто бы дедушка Сполдинг выйдет ясным утром косить газон перед нашим домом, а от крыльца, на котором так хорошо сидеть и читать книги, будет пахнуть теплой древесиной. И я буду там.
И я буду всем этим.

Останется только имя. Ничего кроме (с) Леди Лайя

запись создана: 04.03.2013 в 02:16

@темы: нас невозможно сбить с Пути, мои лучшие

---

Очень много мыслей и разговоров о предстоящем отъезде.

Очень много мыслей и разговоров о предстоящем отъезде. Прямо передозировка. Болезненная, грустная и отчаянная.
Больше всего пугает то, что, возможно, мы уезжаем из этого города навсегда. Я уезжаю. На-все-гда. Возможность этого пугает намного сильнее, чем в декабре пугала перспектива уехать из дома на полгода. Кто-то говорит, что приедет в Тампере туристом, но, если говорить откровенно, туристам здесь нечего делать. А вот жить - просто жить - в этом городе сказочно хорошо. Во всяком случае, мне.
Одолевают страхи и ужасная грусть от предстоящей разлуки со всем этим - сказочными лесами, растущими на огромных камнях, покрытых мхом, чайками, парящими над Насиярви, парком около Тампере-тало, всеми этими магазинчиками, машинками, рыночными площадями. А еще - отчаянная надежда сюда вернуться, остаться и законсервироваться. Каждый день думаю о том, как круто было бы приехать сюда снова - уже не на определенный срок, а на сколько получится. Я знаю, что будет тяжело - учиться, искать работу, рвать зубами и когтями то, что встанет между мной и моей жизнью. Но, черт возьми, в этом городе собралось воедино все то, что я так люблю в других городах.
Я еду в автобусе по маленьким улицам этого маленького города - и вспоминаю Хотьково, где провел самые счастливые месяцы детства. Я иду вдоль озера, мимо меня катятся велосипедисты, в закатном солнце поблескивает пыль - и я вспоминаю свою дачу. Я смотрю на светлые домики, выстроившиеся вдоль берега и пристани - и думаю о своей поездке в Крым. Я хожу по Финалейсон - и вижу в нем московский дизайн-завод. И я чувствую себя дома.
Я знал, что буду скучать, когда придет время расставаться. Знал еще в январе, когда писал стишки про Лапиниеми после попойки в Амадеусе. Да что уж там, я знал это, еще пакуя чемодан в Москве. Боялся, что ничего не получится, что буду скучать по Москве - а в итоге заранее, за месяц или полтора до отъезда, начал скучать по Тампере.

Я вырос за это время, даже сейчас, когда я еще в процессе, - это заметно пугающе остро. Новый, более реалистичный, взгляд на вещи, новые привычки, новое осознание себя - как хозяина дома. Раньше все скидывал заботы на других - теперь сознательно и с удовольствием беру их на себя. Раньше жил моментом, отгораживался своей молодостью и почти детством. Теперь детство ушло, очистилась оптика - может, еще не до конца, но все лучше, чем было. И я думаю про то, как искать работу, как организовывать свое время, как получить то, что я хочу - не через неделю, а через год, два, пять лет. Кем я хочу быть, кем хочу себя увидеть. В голове выстраивается перспектива, еще не точная, не гарантированная, но вполне определенная. Как когда путешествуешь и разрабатываешь маршрут: и вот ты уже едешь не в абстрактный город, а в определенные, совершенно ясные тебе самому места. Страшно этому радуюсь.

Вероятно, я слишком много говорю об этом в философском ключе и засоряю людям ленты, но, если я не выскажу это, оно сожрет меня вконец.

@темы: Finnish tales

---

Думаю, что больше всего знаний из Финляндии я увезу "про себя". Сейчас уже можно признаться, что с учебой у меня как было не шатко и не валко, так и осталось. Много чего узнал, но многое - упустил, и надо бы наверстать, да некогда уже. А вот знания о себе пополняются ежедневно.

Года три или четыре назад я бредил идеей съездить на Випассану, попробовать на себе десять дней медитации, затворничества и информационной аскезы. Идея кажется мне хорошей до сих пор, и по многим причинам остается для меня актуальной, но есть одно но. Часть этого опыта я получаю здесь - в рассрочку. Четыре месяца я общался, по большей части, с самим собой.

Будем честными, человек всегда проводит больше времени в компании собственного Я, просто нечасто акцентирует на этом внимание. Новые знакомства, семья, старые друзья детства, обрывающие телефоны, миллионы дел по работе и учебе - отвлекают от осознания того, что двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю ты проводишь наедине со своим внутренним миром.
В детстве тетя любила повторять мне, что, если человеку скучно с самим собой, то с ним будет скучно и всем остальным. Это была такая "пугалка", чтобы я не очень докучал взрослым. Теперь я понимаю, что для меня эта истина по-прежнему работает, но работает по-другому.
Я ловлю - себя и других - на том, что иногда хочется, чтобы прилетел волшебник в голубом вертолете, и ты по волшебству наполнился бы смыслом и счастьем. Но как-то не складывается, погода для волшебников не летная, так и сидишь, пустой чурбан, на обочине. Упускаешь, между прочим, массу интересного. А на самом деле волшебник не летит, потому что нет в мире такого волшебства, чтобы научить человека радоваться самому себе и миру вокруг и производить свет. Человек может сделать это только сам. Вот, в частности, этому я и учусь. Не скучать, когда я один. У меня даже что-то получается, если честно.

Целый день сегодня был какой-то дерганый, усталый, в какой-то мере даже несчастный. От того, что осталось всего три недели здесь, и от того, что я, в целом, ничего прекрасного за прошедшие четыре месяца так и не совершил. Но сейчас вдруг успокоился (собственно, пост должен был быть об этом): когда понял, что все это уже проходил, уезжая из Москвы, и, поди ж ты, жив еще. Вспомнил, как много могу; что, не смотря на буйную интроверсию, заполучил себе несколько очень хороших знакомых, почти друзей; что влюбился в этот город и - немаловажно - имею все шансы сюда вернуться. Да еще и встретить здесь снова людей, с которыми познакомился.
Я практически ничего не вожу домой из поездок, кроме мелких сувениров и фото, большинство из которых - просто отснятые кадры маршрутов, где я был. Но как же много я везу в себе.
Наверное, все, что я узнал о себе за эти четыре месяца, и то, что узнаю в один оставшийся, настоится во мне где-то к сентябрю - и я увижу, насколько вырос и окреп. Как долго могу стоять без опоры, будто ребенок, выучившийся ходить без поддержки. Я сравню себя-до и себя-после, и все эти изменения проявятся, как фотопленка. Пока же я в процессе съемки с долгой выдержкой.
Я знаю, эти результаты никогда не станут осязаемыми и плотными. Но я все же надеюсь увидеть их, когда протрезвею от финского воздуха, а калейдоскоп грустных и радостных моментов разобьется на отдельные кристаллики и картинки. Результаты в полной мере становятся понятны для меня только тогда, когда я отбрасываю все мысли о том, каким трудом они мне достались. Если для этого нужно подождать - я готов.

@темы: Finnish tales

---

Мы тут с Мариной обменялись парой слов, пока я ползал по окну наперевес с тряпкой и бутылкой "Cif". В частности, пара слов касалась того, что я люблю уборку. Причем не только результат, но и процесс. Чистая правда, люблю. Потому что когда гробишь три часа на то, чтобы все было хорошо - тебя мотивирует это самое "хорошо".

Каждый раз вспоминаю Коко Шанель и ее фразу, которая к уборке и дому не имеет ровным счетом никакого отношения: "Если вас поразила красотой какая-нибудь женщина, но вы не можете вспомнить, во что она была одета, – значит, она была одета идеально."
Так вот. Если ты входишь в дом, и запоминаешь только то, с кем был и о чем разговаривал (а не пыль на полках и грязные оконные стекла) - значит, в доме все в порядке. У меня вот глаз всегда цепляется за бардак, разводы на окнах и зеркалах и сваленную одежду. А вот в чистом и светлом помещении запоминаю разве что цвет стен и то, насколько интерьер подходит к самому человеку.

а теперь я, пожалуй, пойду, помою плафоны на лампах.

UPD. надо еще перестановку сделать. после уборки. только сообразить, как именно.

@темы: мои карманные монстры, Finnish tales

---

Я все время урываю кусочки этой истории. В первый раз - да, прочла полностью, залпом, как горькую настойку с мятой и эвкалиптом, чтобы ожгло аж. А потом - по чуть-чуть, в гомеопатических количествах, пропитать бинты, приложить туда, где болит. Болеть не перестает, травит только.
Это одна из моих самых любимых историй за последние лет пять. Со всеми этими "Сашша", с ощущением того, что один человек к другому прикипел, что вот он - свой. Тот, с которым спаян в одно живое, дышащее.

У меня очень давно не получается ни к кому прикипать. Вернее, нет, прикипать-то получается, просто в результате то, что получается, мертво. Как выкидыш. Я бережно храню в себе всех тех, кого когда-то любила, и там, глубоко внутри, продолжаю любить - каждого. Искренне, пылко, честно. Только вот воспоминания - не живой человек. Воспоминания - муха в янтаре. Красивая. Теплая. Мертвая.

Если через эту историю мне удается хоть немного подержать в ладони эту самую жизнь, то это стоит того, чтобы не спать до четырех утра, а потом не спать до пяти или шести, думая, будто и меня когда-нибудь позовут - так. Саш-ша.

PS: спасибо Гаглю за ссылку на серию "Медведково-Конечная" прошлой осенью.

@темы: увидеть и умереть

---

Ваппу в Тампере - это не просто первомай. Это день, когда весь центр города превращается в дитя любви главной аллеи Диснейленда с цирковым балаганом. Все, как положено в ярмарку - много еды, которой пахнет весь город, лотки со сладостями, игрушками, карнавальными шляпами и масками, сотни студентов Технического Университета в разноцветных (по факультетам) форменных комбинезонах с нашивками, белые фуражки с кистями, как на академических шапочках, семьи с детьми, пикники на природе и ошеломляющий гомон тысяч голосов, в котором тонет музыка.
Самое запоминающееся зрелище, пожалуй - крещение первокурсников. В Тампере есть традиция: раз в год, на Ваппу (который вообще-то день независимости вроде бы) первокурсники того самого Технического собираются на набережной центрального канала, и их группами по 5-7 человек по несколько раз опускают в канал.
Опускают. В строительных корзинах. Строительным краном. Под улюлюканье толпы, с брызгами шампанского (каждая группа берет с собой 1-2 бутылки, чтобы распить их во время погружения) и под одобрительные комментарии ведущего из колонок. Смотреть на это, представляя температуру воды в канале, страшновато. Но эти ребята , пьяные от веселья, в насквозь мокрых футболках, напяленных на купальники и плавки, выглядят абсолютно счастливыми. Гордыми.
Кто-то даже приволок с собой огромную доску с корабельным колоколом и в него трезвонил.
Такие дела. Хоть каждый год на первомай приезжай. Тут хорошо.

@темы: Finnish tales

---

Так, мозг. Мы сегодня много ели, много гуляли и даже немного устали. Давай мы напишем Дишу в фейсбук, прочитаем те махонькие 6 тыщ слов, пойдем спать - и будем, сцуко, СПАТЬ, а?
А со второго числа начинаем ядерную подготовку к экзаменам, да.

@темы: Хьюстон, у нас проблемы

---

Нет, я все-таки буду жаловаться. Я задолбался. Проблемы со сном всегда косят меня адски и не позволяют нормально жить.
То, что зимой я хотел спать круглые сутки, уже считается нормой, потому что во тьме ночной организм просто не понимает, где день, а где ночь.
Теперь же все ровно наоборот: каждое утро я просыпаюсь в пять или шесть часов утра от света в комнате. Мне не слишком повезло, окна мои выходят на восток, а занавески тонкие. Вчера спал вообще смешно. Лег ближе к трем, ибо пара была только в двенадцать. Просыпался поочередно в пять, шесть, семь, восемь и девять часов утра. Потом, слава богу, додумался отгородиться от мира покрывалом, чуть под ним не задохнулся, но свое доспал. Проснулся овощем все равно.
Сегодня превентивно лег головой в другую сторону и некрасиво завесил окно всем, чем мог завесить. Надеялся, что все будет окей. Ага. Мой организм решил пошутить, и выдал мне щедрую порцию моих любимых с детства кошмаров. Я как-то тут писал уже список вещей, которых я боюсь. И там совершенно точно был пункт про зубы. Нет, не так. ЗУБЫ. Выпадающие. Так вот, во сне я вынул из себя половину челюсти. С кровищей, слезами и отсутствием наркоза.
Я это к чему. КОГДА Я СНОВА СТАНУ СПАТЬ НОРМАЛЬНО?

@темы: Хьюстон, у нас проблемы

---

Я просто отнесу это себе в нору. Рю все очень правильно написал.

23.04.2015 в 21:18

Пишет  Пушистый Вареник:

Смой макияж, слышишь? Мне нужно вспомнить твое лицо
Наощупь, твой голос на крик и тебя на вкус,
Я не стану тебе ни ангелом, ни жнецом,
Я просто тебя коснусь.

Первый раз за прошедшие - сколько пройти успело?
В этих синих твоих глазах отраженный свет
Преломляется. Я забываю тело,
Я забываю запах и силуэт.

В принципе, тело не столь уж важно, на самом деле,
Тело, считай, балласт на твоей душе,
Мало живет и движется еле-еле...
Да, понимаю. Клише.

Смой макияж, я прошу, боевую сотри раскраску,
Дай мне хотя б возможность, хотя бы шанс
Вспомнить, какой ты была под маской,
Восстановить баланс

Непрожитого прошлого с тем, что пришло за нами,
Или - я буду честен - пришло за мной,
Помнишь, как я разбрасывался словами
"я люблю" "подожди" "постой"?

Это прошло. Говоря откровенно, прошло все это,
Все утекло, как сквозь пальцы твои вода,
Знаешь...Я умер прошедшим летом,
Ты не умрешь
Никогда.

@темы: дикий перепост, не вижу смысла про это врать

---

Я не помню, чтобы публиковал эту кроху здесь. Я ее саму-то помню довольно смутно, спустя два года. Но она мне по-прежнему нравится.
Беты по-прежнему нет, текст просит редактуры. По свежим впечатлением от перечитки, рейтинг - G. PG так, мимо пробегал.

20.03.2013 в 13:02

Пишет  orig-revers:

Заявка № 23
Название: Шорох пустоши
Автор:  Eleniel
Артер:  der BudaiIka
Бета: отсутствует
Размер: mini, 1975 слов
Категория: джен, но при сильном желании можно усмотреть гет и слеш.
Жанр: vignette; возможно, songfic, хотя объективно им не является.
Рейтинг: PG-13
Саммари: поток сознания бродяжничающего зурначи, встретившего попутчика.

Примечания (пояснение к тексту):
Зурна́ (буквально — праздничная флейта) — язычковый деревянный духовой музыкальный инструмент с двойной тростью, распространённый на Ближнем и Среднем Востоке, Кавказе, Индии, Малой Азии, Балканах, Средней Азии. Представляет собой деревянную трубку с раструбом и несколькими (обычно 8—9) отверстиями (одно из которых находится на противоположной остальным стороне). Диапазон зурны — около полутора октав диатонического или хроматического звукоряда, тембр яркий и пронзительный.
Цимба́лы — струнный ударный музыкальный инструмент, который представляет собой трапециевидную деку с натянутыми струнами. Звук извлекается ударами двух деревянных палочек или колотушек с расширяющимися лопастями на концах. Распространены в восточноевропейских странах, таких как Белоруссия, Молдавия, Украина, Румыния, Венгрия, Польша, Чехия, Словакия. Похожий инструмент встречается в Китае, Индии и других странах Азии.
От автора: сердечно благодарю  der BudaiIka за арт-заявку, который доставил мне массу удовольствия, Nyarlatotep– за образ пустошей в моей голове и  Shadowmere – за первую читку и одобряющий отзыв.

***

Самые спокойные ночи – летние, когда вечер рыжим и алым стекает к горизонту, а уже позже, будто капли вечерней росы, сквозь темноту проступают мерцающие звезды. Если такая ночь застала вас под открытым небом, можно разжечь костер – островок закатного, чуть подрагивающего от дыма и жара неба, горящего на расстоянии вытянутой руки.
Пламя костра отражалось в ее сережке, растекаясь золотым по металлическому кругляшу и вкрапленным в него прозрачно-цветным камням. Она тряхнула головой, и закатно-синий камешек скрылся в тени медных волос.
Уже совсем отдаленно и глухо стрекотали последние вечерние цикады. Мир постепенно выцветал в тихое, рыжее и черное, будто укутываясь в шерстяной платок ночи и сумрака. Тихая ночь.
Я не знал, надо ли мне что-то говорить, и оттого просто лежал, подложив руки под голову, уставившись в небо. Мне казалось, будто я смог остановить время и оставил все где-то далеко внизу, а сам уже находился над землей – так, в этом темном, звездном и очень вечном небе, где время течет веками как секундами. Костер потрескивал, а она сидела молча смотрела на пламя, не двигаясь, а только время от времени смаргивая слезы, выступавшие от дыма, попавшего в глаза.
Я понятия не имел, что она делала в пустоши этой ночью. Хрупкая девушка, ведущая под уздцы лошадь с поклажей, набрела на мою стоянку всего несколько часов назад, и за это время мы не сказали друг другу почти ни слова.
Шелест высокой травы, качающейся от еле заметного движения воздуха, смешивался с потрескиванием костра в мягкое и нежное сплетение звуков. Летние ночи убаюкивают, успокаивают, ласкают тех, кто нуждается в утешении.
Она провела рукой по волосам, откидывая со лба прядь, и цепочки многочисленных браслетов на ее запястье тихо звякнули. Я повернул голову на звук и спросил глухим от длительного молчания голосом:
- Может, тебе стоит поспать?
Но она покачала головой, так и не отведя взгляда от пламени:
- Тихо.
Я лишь кивнул. Было ли это предложением заткнуться или простой констатацией факта, я так и не понял.
В такие ночи с окраин моего города доносятся тихие и легкие звуки цимбал, и музыка лениво плывет над городом, будто волшебное облако, колыбельная для тех взрослых, что еще не успели повзрослеть до конца. Когда я был ребенком, я часто вылезал из своей кровати по ночам, чтобы распахнуть окно и слушать эту бесконечную тихую музыку, сплетающуюся из далеких голосов, пения и шепота инструментов. Луна светила мне в лицо, а ветер из открытых ставен холодил босые ступни. И звезды были все те же – в переливающейся бархатисто-синей вечности.
Уже позже, когда обстоятельства вынудили меня переехать на окраину, я сам играл на флейте или чем-то подобном. Мой первый инструмент подарил мне Картр, когда нам было по семнадцать лет. В ту пору мы работали вместе, а после вместе шли по ночным улицам и занимали соседние лежаки в маленькой комнатушке, залитой лунным светом. Картр играл на цимбалах и ловко управлялся с бубном и кастаньетами, моим же уделом были чуть свистящие звуки самодельной – и оттого более нежной – зурны.
Музыка лилась через наше сознание, будто свет через церковные витражи – чистая и родная, пронизывающая тебя от макушки до самых пяток, наполняющая живительным и целебным сиянием. Иногда мы играли яркие мелодии, и от звуков пахло перцем и вином, а огненное дыхание опаляло щеки, руки, сжимающие инструмент, и внутренности – так, что сердце, казалось, тлело в груди, будто искра от большого и вечного, несгорающего костра.
Эта ночь странно подходила под то яркое и отчаянное настроение, что бушевало в нас тогда – отчаянное желание сгореть в музыке, воспламенившись, будто спичка. Но в пустоши уместнее молчать, а мелодия сама польется из рук, смешиваясь с ночным ветром в высокой траве.
Я сел, привыкая к теплой яркости костра, бьющей по глазам. Ее фигура в тени за дрожащим от тепла воздухом была нечеткой, сотканной из рыжего полумрака. Я мог разглядеть, как проворно движутся ее пальцы, колдуя над стеблями травы, сплетая из них что-то.
Я наблюдал за ней еще около двух минут, но так и не решился спросить, что это было на самом деле, и, в конце концов, оставив тщетные попытки рассмотреть что-то через пламя костра, полез в свою сумку, чтобы достать теплую куртку (становилось прохладно) и что-нибудь перекусить.
Зурна лежала на самом верху, закутанная в плотную ткань. Я давно думал о том, чтобы смастерить для нее что-то вроде чехла, но дальше замыслов дело пока не шло. Достав куртку и яблоко, я подумал было положить зурну обратно, но вместо этого стал разматывать ткань, обнажая светлое волокнистое дерево, переливающееся в отсветах пламени. Инструмент был теплым и чуть шершавым на ощупь и ложился в руку привычным весом.
Неожиданно по пальцам пробежало игривое желание: не сыграть ли. Разорвать эту пустоту и вечную тишину пустоши чем-то надрывным и лиричным, выгравированном где-то на нежной коже ладоней. Я погладил пальцами отверстия на корпусе. Единственным, о чем я жалел в тот момент, было то, что Картр был где-то далеко со своими цимбалами и кастаньетами. И бубном, конечно же, с его полупрозрачной упругой мембраной и золотом колокольчиков…
Я поднял глаза. Она смотрела на меня с тем же выражением, с которым недавно смотрела в огонь: вдумчивым и сосредоточенным, как будто я и мой инструмент были всем, что ее интересовало в тот момент. В ее глазах отражался огонь и, кажется, звезды. Отступать было некуда.
Говорят, что воины не имеют права обнажать меч, если не собираются в бой. Я в какой-то мере тоже чувствовал себя воином – достав зурну из ее кокона, я был не в силах сдержаться и не извлечь из нее звук.
Губы привычно обхватили мундштук, и я запел. Запел ли я, или заплакала зурна, или это пламя костра разбилось о мои пальцы, чтобы брызнуть искрами звуков в мерцающее росой небо – загадка. Пустошь и тишина разродились звуками, наполнив меня до краев, выплакивая мечты о несбывшемся.
Я вспоминал лунный свет, и то, как огни города казались мне, совсем еще ребенку, крупными желтыми звездами. Вспоминал руки матери и руки Картра, выстукивающие бешеную сердечную аритмию на беззащитной мембране бубна. Вспоминал, как впервые остался один в пустоши, вспоминал первый костер,… и в горле клокотало от невозможности запеть в тон музыке.
Я играл не для нее. Если быть честным, я вообще ни для кого не играл, я лишь отдавал дань инструменту – позволял ему говорить, смешиваясь с шорохом трав, пропитываясь звучной полынно-вересковой тишиной. Она не смотрела на меня – когда я на секунду поднял глаза, она продолжала плести что-то из травы, сокрытая пламенем догорающего костра и дрожащим ночным маревом.
Наверное, я выглядел сейчас так же – размытый силуэт черного и золотого, с блестящими от всполохов огня темными угольками глаз, наполовину затерявшийся в тени травы.
Я всегда играл подолгу – это было целым ритуалом, неизменным и неотвратимым, я просто не мог позволить себе сыграть несколько тактов и отложить инструмент в сторону. В свое время мы могли проводить ночи напролет, импровизируя, создавая неповторимое и оттого вдвойне притягательное музыкальное полотно. Картр смеялся, что это – наш способ медитации, и в любой ситуации мы всегда первым делом хватаемся за сплетение звуков и тишины. Картр…
Передо мной все еще плыли воспоминания. О туманном и сладком вкусе ягодного вина на языке. О любви. О неповторимом юношеском азарте – быть вместе от первой встречи и до последнего прощания. О скромной могиле в пустоши, к которой возвращаешься с неумолимой горечью в душе, и никогда не подходишь, будто вся пустошь – пристанище души, свободной, как ветер, играющий с твоими волосами.
Я заметил, что она спит, только когда прозвучал последний звук – тихий и тонкий, растворившийся в ночном монохромном сумраке.
Ее дыхание было легким и поверхностным, как бывает у детей после долгого дня игр. Медные волосы рассыпались по сумке, на которую она положила голову, а синий камешек в сережке подмигивал звездам, отражая их далекий лукавый свет.

Утро в пустоши – это магия пробуждения и спокойствия. Пустошь, с ее бесконечным небом, по которому бегут облака, с ее бесконечным морем травы – высокой, сухой и холодной, в котором, будто облака, снуют овцы…
Когда я открыл глаза, первым, что я увидел, было пепелище вчерашнего костра – зола и уголь, разметавшиеся по сухой и обожженной земле, свидетели того, что еще недавно была ночь, плотная и густая, как шерстяная шаль женщины, просящей милостыню.
Я сел и пригладил волосы, после сна обыкновенно встопорщенные, пахнущее дымом костра и чем-то, что может дать только пустошь, одернул куртку и осмотрелся. Она стояла около своей лошади и гулила что-то ласковое, поглаживая расседланное животное по храпу. Ее цветная юбка зацепилась за какое-то жесткое растение, и теперь открывала босые ступни и лодыжки, увитые браслетами и ткаными лентами. Чешки остались на том месте, где она сидела вчера ночью.
- Доброе утро.
- Доброе, - голос со сна все еще оставался немного грубым и гортанным, будто прибой перекатывал гальку прямо у меня в горле.
- Ты красиво играл сегодня ночью, мне жаль, что я заснула и не смогла дослушать.
- Ничего страшного, - я поднялся с лежака, оправляя одежду. Рядом с сумкой нашлось яблоко, которое я вчера так и не успел съесть. Достав перочинный нож, я отрезал половину и протянул ей, откусывая изрядный кусок от того, что осталось. Она приняла яблоко, поблагодарив меня пожатием теплой и мягкой ладони. Отрезав еще кусочек, она протянула его коню, и тот благодарно схрумкал лакомство.
- Если ты хочешь добраться до людей засветло, тебе надо выехать совсем скоро – до ближайшей стоянки несколько часов езды. Я покажу направление. В деревне раздобудешь еды и накормишь лошадь. Дальше дорогу покажут.
- Спасибо, - она немного помолчала, - а куда идешь ты?
- К горизонту,- я пожал плечами, - Мне без разницы, куда идти. Я хожу по деревням, вырезаю игрушки из дерева, плету куклы, играю на улицах… Потом возвращаюсь на пустошь. Только зимую в городе, там теплее.
- Понятно.

Когда мы уходили со стоянки, был уже полдень, и по изумительно ясному небу скользили целые флотилии облаков, расправивших свои белые паруса. Ветер волновал траву, превращая ее в море, утекающее из-под наших ног, по дну которого стелилось покрывало песка, земли и колючих растений, цеплявшихся за одежду. Эжен шла, подобрав подол юбки, и браслеты ее бряцали при ходьбе, наполняя тишину пустоши звуком – сиюминутным и жизненным. Впервые за долгое время я чувствовал себя живым в этом бесконечном пространстве травы, неба и облаков, куда бежал, и которое звал домом. Солнце смотрело на меня ласково и покровительственно – холодное и мягкое, похожее на искру от костра, улетевшую в небо и разгоревшуюся там, раскалившую небо добела.
Мне было спокойно. Зурна нашла наконец-то свое место в сумке – теперь ее плотно облегал небольшой плетеный чехол из бечевки и сухостоя. Я не умел плести такие, но думал, что скоро научусь: для бродяги ни один навык не бывает лишним.
Уже позже Эжен смотрела долгим и внимательным взглядом на то, как я устраивал под одиноким деревом что-то вроде последнего алтаря - из белой ткани с пятнами от вина, выпитого девять лет назад, бубна с немного заржавевшими колокольчиками и нескольких браслетов из ракушек и бусин. Мы оба молчали, и природа прекрасно обходилась без нас: стрекотали кузнечики, где-то в отдалении свистели птицы, будто окликая друг друга. Близилась следующая ночь – всему свое время, свои сроки.

Летние сумерки в пустоши стремительны и величественны – они приходят просто потому, что приходят, и разделяют весь мир на серебряно-серое и темное. Будто где-то в глубине этого моря зарождаются волны необъяснимой магии. Каждый раз, стоит мне зайти в пустошь, я слышу перезвон цимбал, будто это звезды, пока еще неразличимые в закатном свете, звенят, как монеты в кошеле… И музыка эта манит меня, увлекая за собой. Мимо пролетают года, но это остается неизменным.
Звуки здесь разливаются, подобно свету и ветру, как священные песнопения, даруя жизнь в неге тишины и покоя и отбирая ее в чахоточном кашле и стонах боли. Пустошь – это целый мир музыки, где она звучит, рожденная в шорохе вереска, запахе полыни и влаге утренней росы – как аллилуйя или реквием, литургия или пастушья песня.
Стоит мне остаться одному, и я вижу силуэт с поднятыми над головой руками, сжимающими кастаньеты, или наоборот – сидящим, скрестив ноги, и зажав ими перкуссию… Он в каждом тлеющем угольке костра, в каждой ноте, что я извлекаю из зурны, вдыхая в нее жизнь, как он когда-то вдохнул в меня.

Пустошь навеки проросла в меня. Даже если я ухожу, я всегда буду возвращаться.
Если вы когда-нибудь увидите женщину в цветастой юбке, что плетет браслеты из сухостоя, а рядом с ней, неприкаянная, будет лежать зурна…
Вы поймете, где меня отыскать.

 

@темы: (с) Eleniel

---

Двадцать семь лет назад родился Самый Главный Мужчина Моей Жизни. Мой брат.
История наших взаимоотношений сложная, как теорема Ферма, и по-настоящему общаться мы начали совсем недавно, но от встречи к встрече растем в этом отношении. Я очень надеюсь, что у нас и дальше все будет хорошо. И еще лучше.
Я люблю его, горжусь им и стремлюсь до него "дорасти". Может быть, когда-нибудь у меня получится.
Это немыслимое счастье, что он у меня есть. Всем бы так.

@темы: мои лучшие

---

Хотел написать гигантский пост про внутренних монстров и одиночество, но вовремя затеял уборку, и выгнал большую часть шабаша из своей головы.
Добро.

@темы: нас невозможно сбить с Пути

---

Праздник закончился, всем спасибо, все свободны.

Не помню ни одного дня рождения, когда праздновал бы в таком состоянии. Пробегать весь день, не растерять красноречия по дороге и дойти домой удалось исключительно с помощью ударных доз изоприназина перорально и ксилометазолина - нозально. Посидели хорошо, но не так весело, как могли бы, празднуй я в Москве, как обычно. Все-таки старый друг лучше новых двух, а из старой гвардии, в пересчете насчитывающей добрый десяток людей, была только Лена. В любом случае, я доволен, что не сдох, и был искренне рад получить поздравления.

Но утро добрым не бывает: сегодня с утра у меня грохнулась полка из дверцы холодильника. Ну, как. Выхожу я из комнаты, сонный и похмельный (сидр, клюквенный лонг, лонгайленд, 3 часа сна), чтобы за десять минут до выхода успеть положить в себя хотя бы йогурт. Открываю холодильник, и - БАМ - мне под ноги летит последовательно: пластмассовая перегородка (ломается), проволочная рама, на которой она, в теории, должна была держаться (я так и не понял, куда ее вставлять обратно), стеклянная бутылка масла оливкового (вдребезги), две бутылки кетчупа, чей-то питьевой йогурт и всякой мелочи до кучи. Напоминаю, автобус через десять минут.
Плюнул, в надежде, что до моего прихода масло не разнесут по всей кухне, пошел одеваться. Уехал.
Приехал на три часа позже, чем рассчитывал, да еще и в состоянии, близком к трупу. Проклял все на свете, особенно, когда увидел, ВО ЧТО превратилась кухня. Нет, у меня не было сомнений, что убирать бардак никто не стал. Но эти заразы еще и разнесли масло по всему полу. То есть я - труп без давления и с температурой 36,1; все, что есть поесть - в холодильнике, перед холодильником - лужа масла, в масле - стекло.
Сейчас пойду убирать, вестимо.

АПД. На кухне еще и стояк прохудился. Чисто вымытый пол залило пеной из раковины. Часть вытерла, все, что вытекло после, пусть сохнет само, благо это всего лишь мыло. Видеть уже не могу этот срач. Завтра пойду в TOAS, ибо нерабочая раковина - совсем атас.
Планы на ближайшие 3-4 часа: есть, спать.

@темы: Хьюстон, у нас проблемы, Ваш кенар самоубился через котосъедение, хроники ломовой лошади, Finnish tales

---

И тут меня накрыло пониманием, что я забыл отправить заказчику новый кусок текста. Спрашивается, где дают таких дураков: сначала сидишь в очереди к парикмахеру и пишешь-пишешь-пишешь, а потом кладешь в сторону и забываешь даже отправить на вычитку Вот не дебил ли. Надо будет сегодня вечером продолжить марафон с этим текстом, а то он сидит у меня в голове и кушает мозг. Потому что я приблизительно знаю, что и как, а написать пока руки не доходят. Скора система альтернативных текстовых вероятностей создаст доппельгангера уже в моей голове. А не хотелось бы

@темы: из жизни шиппера, Ваш кенар самоубился через котосъедение, мои карманные монстры

---

В этом году я явно победитель. Потому что заболеть за два дня до собственного двадцатилетия могут только победители по жизни и редкие, коллекционные идиоты.

Градусник показывает бодрые 36,6, а внутренний термометр - все 100500. Про то, что я сегодня ездил в город специально за каплями в нос, я вообще молчу. Объелся противовирусных, сейчас уберу комнату и буду спать. А то завтра, милости просим, к двум в аэропорт, Лену забирать. А я вот такой вот красавчик. Тимур посмотрел на меня поверх очков эдак скептически и предложил поехать самому, но я мужественно отказался. Потому что кем буду, если слягу.

Дайри-магия, кастуй мне плюсы к здоровью, очень тебя прошу.

@темы: Хьюстон, у нас проблемы, hello my dear friend, Ваш кенар самоубился через котосъедение