Эрскину мелкий, на ладан дышащий астматик Стиви говорит не "я хочу защищать Родину", не "Я хочу воевать за свою страну, семью, друзей, мир во всем мире, нужное подчеркнуть". Мелкий задохлик говорит "Я ненавижу подонков".
Стив хочет воевать ради победы, ощущения собственной важности, чувства, что он защитил то, что плохие мальчики посмели попрать. Причем ему не так уж и важно, кого именно громить. Сказать ему в то время, что для всеобщего одобрения нужно выкосить стотыщ котят - выкосил бы. Стив - жертва пропаганды, у него мозги промыты сильнее, чем у Зимнего Солдата. Он далек от реальности как далек агитплакат с чистенькими, умытыми детишками, собирающими металлолом в тылу, от реального окопа с кровавой грязью.
Полная наивность, никакой оценки собственных возможностей. "Я бы его сам добил" - говорит Стив Баки, который только что спас его задницу, в Бруклине - и с ровно такой же степенью адекватности оценок прется потом на войну. Его на этом пути не останавливают даже тухлые помидоры и голые задницы стреляных солдат. Мне кажется, даже в той вылазке во вражеский тыл, за 107 пехотным, Стив частично руководствуется "Ща, я приду! Я им всем покажу! Я их на американский флаг! Я сам! большой! молодец! ААААААА". Такой подход заразителен, да, ему помогают осуществить задуманное, он справляется, все вроде хорошо. Но до самой базы Гидры Стив вообще не этосамое, что такое война. Баки ушел на войну чистенький, приглаженный, напомаженный и отутюженный, какой уж там плен, какие боль, кровь, страх, грязь и ужас.
Вообще вся эта история напоминает номер про Нострадамуса из старого КВН:
Нострадамус: Боня, ты тупой. Я тебе говорю, не лезь на Россию!
Наполеон Бонапарт: Но я самый великий!
Нострадамус: Ну кто тебе это сказал?
Наполеон Бонапарт: Жозефина.
Нострадамус: Ну, вот и лезь на Жозефину.
Это потом уже, ближе к падению в лед, Стив набирается мозгов, опыта и рассудительности. В нем появляется хоть намек на человечность и жертвенность не во имя того, чтобы все его любили, а просто чтобы этих "всех" спасти. Пиноккио становится настоящим мальчиком. И то настоящий мальчик сбоит и работает в мерцающем режиме.
С Джеймсом все вкуснее. Джемс заземлен как надо, с самого детства, может и обнять, и ударить - в полную силу, от всего сердца. Джеймс точно знает, когда уместно или не уместно то и другое. У Джеймса целостная личность. Да, с надломом, но он остается прямым, искренним, сильным. Уходя на войну, Джеймс делает хорошую мину при плохой игре: он знает, как чертовски страшно оказаться на фронте, среди концентрированной смерти, среди пуль, железа, крови, кусков плоти, братских могил и перемешанной танками земли, но все равно поддерживает тех, кто остался в тылу, ограждает их от этого страшного знания. Джеймс прикладывает все усилия, чтобы опустить Роджерса с его подрастковыми замашками на землю, уберечь, не пустить туда, где разбитое в подворотне лицо - ничто по сравнению с тем, что с ним могут сделать.
Роджерсу, как мы все помним, все трын трава.
Я не представляю, что испытал Баки, когда до него дошло, что сделали со Стивом. Что дали гранату в руки трехлетнему ребенку. Что выпустили его в эту кровавую баню, так и не научив различать, куда стоит лезть, а куда не стоит.
Баки не купишь на имидж Капитана Америки, Баки знает анамнез и видит суть. И идет на войну, и умирает не ради всех этих максималистских идей, гнездящихся в голове у Капитана Агитплаката, а за живых людей. За живого Стива из Бруклина.
И не дай б-г кому такой судьбы, честное слово.
Когда задумываешься об этом, читать фикло, где рациональный, умный и важный Стив комфортит нежного потеряшку-в-себе-Баки, становится решительно невозможно.