Будь прям и горд, раздроблен изнутри, на ощупь тверд. (с)
Вчера отцу полгода было. Съездил к своим, надеялся... на что-то надеялся, в общем.
Спросить у матери, как она живет после смерти собственных родителей (я из всего старшего поколения застал только бабушку, которая умерла в мои пять с небольшим). Извиниться за то, что в тот период еще не понимал, что есть в мире и в жизни что-то, кроме меня.
Извиниться перед братом: он вообще отдельно живет, но хотелось принести хоть так, косвенно, свои извинения. (Брат в понедельник похоронил теперь уже своего отца. Я звонил с соболезнованиями - и меня накрыло прямо в телефонную трубку. Кто кому в итоге соболезновал больше, не понятно.)
Понять, нормально ли то, что со мной происходит; нормально ли, что я не могу держать себя скрученным в жгут, не выдавая своей скорби, как это получалось у мамы; нормально ли так запредельно чувствовать пустое место в груди.
Нормально ли, что я ночью сидел на лестнице с вискарем и сигаретой и представлял отца. Который, наверное, был самым эмоционально открытым в моей семье. Самым нежным. Самым чувствующим.
Надеялся зря.
На приемах у психотерапевта я - чувствующий, живой человек. Но дома от меня ждут какой-то другой, работоспособной, безэмоциональной версии меня. Даже в обоих домах, что особенно страшно. И терапия откатывается назад. Я борюсь с ветряными мельницами. Пытаюсь в мире, где скорбь, нежность и агрессия никому не нужны даже даром, перестать отрезать от себя куски живого и настоящего. С этими самыми скорбью, нежностью и агрессией.
Лейтмотив всей жизни, с раннего детства: сцепи зубы и терпи. Терпи, мать твою.
Спросить у матери, как она живет после смерти собственных родителей (я из всего старшего поколения застал только бабушку, которая умерла в мои пять с небольшим). Извиниться за то, что в тот период еще не понимал, что есть в мире и в жизни что-то, кроме меня.
Извиниться перед братом: он вообще отдельно живет, но хотелось принести хоть так, косвенно, свои извинения. (Брат в понедельник похоронил теперь уже своего отца. Я звонил с соболезнованиями - и меня накрыло прямо в телефонную трубку. Кто кому в итоге соболезновал больше, не понятно.)
Понять, нормально ли то, что со мной происходит; нормально ли, что я не могу держать себя скрученным в жгут, не выдавая своей скорби, как это получалось у мамы; нормально ли так запредельно чувствовать пустое место в груди.
Нормально ли, что я ночью сидел на лестнице с вискарем и сигаретой и представлял отца. Который, наверное, был самым эмоционально открытым в моей семье. Самым нежным. Самым чувствующим.
Надеялся зря.
На приемах у психотерапевта я - чувствующий, живой человек. Но дома от меня ждут какой-то другой, работоспособной, безэмоциональной версии меня. Даже в обоих домах, что особенно страшно. И терапия откатывается назад. Я борюсь с ветряными мельницами. Пытаюсь в мире, где скорбь, нежность и агрессия никому не нужны даже даром, перестать отрезать от себя куски живого и настоящего. С этими самыми скорбью, нежностью и агрессией.
Лейтмотив всей жизни, с раннего детства: сцепи зубы и терпи. Терпи, мать твою.
